Интервью и публикации в изданиях.
Уникальные авторские статьи.

Получай максимум пользы!
Публикации

Екатерина Белоброва: Кто-то же должен быть первым

Что объединяет такие группы, как Ария, Эпидемия, Слот, Аркона и Shadow Host, известные каждому ценителю тяжёлой музыки в нашей стране? Вокалисты (бывшие или нынешние) всех этих, и многих других групп в своё время учились петь у одного и того же педагога, человека, стоявшего у истоков преподавания рок-вокала в России — Екатерины Белобровой. Мы связались с Екатериной, чтобы вспомнить, как начиналась её педагогическая карьера, обсудить необходимость и значимость обучения вокалу, и поговорить о разнообразных вокальных приёмах и техниках так, чтобы рядовому слушателю рок-музыки стало немного понятнее.


Широкие массы металлистов узнали имя Екатерины Белобровой из второй части «Эльфийской рукописи». В те годы женский экстрим-вокал на нашей сцене практически не был представлен и тут вдруг такое — я помню, все тогда серьёзно обалдели!
— Да, ты правильно заметил, в те годы действительно такого женского звучания особо не было, и очень многие ребята, которым понравилась песня «Без сердца и души», были абсолютно уверены, что это поёт мужчина. И в каких-то первых письмах меня часто спрашивали: «А вы действительно существуете?!». А на форумах в интернете очень серьёзно обсуждалась такая важная тема, как «Трансвестит ли Белоброва?» (Общий смех).


Все знают, что в метал-оперу тебя привёл твой ученик Максим Самосват. Как это произошло, и правда ли, что изначально роли Минатрикс вообще не предполагалось?
— Я тогда уже не занималась с ним, как со студентом, — он давно был профессиональным вокалистом и со всем прекрасно справлялся сам. Но перед записью такого серьёзного альбома ему было как-то неспокойно. Максим приехал ко мне домой и стал показывать, что собирается там петь. Помимо этого, они искали вокалистку на роль принцессы, и я сказала, что одна женская роль на всю оперу — это непорядок! Добро есть, а как же зло? Он ответил, что зло будет представлено мужской ролью, на которую пока никого не нашли… мы послушали песню «Без сердца и души», и я предложила попробовать отдать эту роль мне. Максим, конечно, слегка удивился, но согласился попробовать. Ну, я и попробовала. (Смеётся). Послала им запись, они внутри коллектива всё это послушали, обговорили и решили переименовать злодея-мужчину (не помню, как его звали изначально) в Тёмную Госпожу Минатрикс. На мой взгляд, женская роль главного зла оказалась очень удачной находкой, это дало ещё один полюс всей «Рукописи» и добавило драматургии.


Согласен, это расширило горизонты оперы. Но запись записью, а участие в постановке — это несколько другое. Сразу ли ты на это согласилась?
— Да меня, в общем-то, сразу пригласили участвовать и в записи, и в постановке. Единственное, возможно, у ребят были вопросы, захочется ли мне тащиться в Питер, — постановка была и в Москве, и в Питере — ну, а мне, конечно, хотелось. (Смеётся). Самое интересное, что в этой сцене я должна была участвовать одна. Ну, то есть, понятно, были Дракон и рыцари с топорами, но этого было как-то маловато — речь-то идёт об армии зла, а никакой армии нет! И я очень просила: «А можно мне, пожалуйста, армию?» (Смеётся). Но финансов на армию не было… Тогда я кинула клич среди своих студентов, и желающие поучаствовать в постановке, конечно, нашлись. Никакого кастинга не было, но были нужны ребята с навыками хореографии, чтобы они не стояли на сцене, как деревья, и я приглашала тех, в ком была уверена.

То есть твой кордебалет — это исключительно твоя находка?
— Да, а ещё были фаерщики! Это тоже моя хорошая знакомая, которая подтянула своего компаньона. Изначально они предполагались только в моей сцене, но когда музыканты «Эпидемии» поняли, насколько это весело (смеётся), ребят позвали ещё на несколько сцен, украсив таким образом всю постановку. Тогда ещё на сцене можно было жечь живой огонь, а все костюмы были без пропитки, и когда Женя закрывала меня огненными крыльями, я стояла и молилась. (Смеётся). Но из зала это выглядело совершенно изумительно! Так что армию зла мы всё-таки собрали, — как говорится, любое небогатое жильё украсят дети, красиво расставленные по углам. (Общий смех).


Вдогонку не могу не спросить про Самосвата. Как ты относишься к решению Максима уйти из мира вокала и посвятить себя звукорежиссуре? Толпы поклонников до сих пор не могут с этим смириться.
— Ну, Максим покинул группу Эпидемия, а не мир вокала. У него записан чудесный альбом в рамках проекта Sunburst. Мне лично он очень зашёл. К тому же Максим постоянно участвует в качестве вокалиста в записи своих студийных клиентов, да и меня иногда привлекает. В последний год я замечала его на сцене с группой Чёрный Обелиск. Максим ещё даст прикурить, будьте уверены.

Широко распространено мнение о том, что рок-вокалисту чуть ли не вредно учиться петь, потому что это убивает индивидуальность, и все начинают петь одинаково. Что скажешь, учиться или не учиться?
— Смотря для чего. Вопрос обучения актуален для людей, которые выходят на профессиональный уровень, когда начинаются гастроли, концерты — регулярная вокальная работа. Ты должен быть в хорошей форме, а как это возможно, если у тебя всё работает через пень-колоду? Спеть с друзьями в караоке на выходных — это одно, а работа — это совсем другое. Например, в театре — им в 11 утра уже надо быть в голосе. Есть такое обывательское мнение, что утром голос не звучит, утром петь нельзя. Но если ты профессионал, то придётся, никто не будет спрашивать, звучит или не звучит — должно звучать! Или гастроли — это перелёты, смены часовых поясов, постоянный недосып, а то и болезнь… тут только вокальная школа и техника, ничто другое тут не поможет. А про индивидуальность — можно послушать, насколько похожи друг на друга Дарья Ставрович, Максим Самосват и Миша Житняков. (Смеётся). Интервенции квалифицированного вокального педагога носят гомеопатический характер. Они не только не разрушают индивидуальность, но украшают её, находят в ней дополнительные краски, о которых сам человек порой и не подозревает.

Подчёркивают индивидуальность…
— Да, а иногда даже и формируют.

В одной из наших бесед ты рассказывала про лицей «Красный Химик». Был ли это твой первый опыт преподавания, и как ты вообще пришла к преподаванию рок-вокала?
— Да, практически первый опыт. До этого эпизодически было лишь несколько частных учеников. Преподавать я начала очень рано, наверное, на втором курсе училища.

То есть ты сама училась и уже начала преподавать?
— Да. В 90-е заработать вокалисту было почти нереально, из разряда «чудо чудесное». Никаких клубов не было, даже в Москве их была всего пара, если не один. Существовал «Секстон», и на этом, наверное, всё. Ресторанов, в которых можно было петь, тоже было совсем немного. Репертуар там был очень специфический, да и поведение от вокалистки требовалось соответствующее (улыбается). И после одного из прослушиваний в подобный ресторан, где в барной стойке были дырки от пуль (общий смех), мой молодой человек сказал, что, наверное, мне не надо тут работать. Это был Саша Кутейников, впоследствии ставший моим супругом, он и позвал меня в «Красный химик» попробовать преподавать вокал. Я была в ужасе, потому что, как и многие артисты, совершенно не представляла себя в какой-то педагогической деятельности! Я хотела быть певицей, стоять на сцене, а не учить петь кого-то другого. Но ситуация была достаточно стрёмная — по первому образованию я инженер-экономист лёгкой промышленности, и если бы не преподавание вокала, мне пришлось бы идти работать экономистом на фабрику мужских сорочек. (Общий смех).

Первый год я очень мучилась, потому что ничего не понимала в том, как всё это правильно организовать. Мало того, что рок-вокал в то время не преподавал вообще никто, так даже и эстрадников было раз-два и обчёлся! Мы были первым поколением профессиональных преподавателей эстрадно-джазового вокала, до нас были только академисты и народники. Нужно было искать какие-то методики, где-то что-то подглядывать. Кстати, больше всего я подсмотрела у гитаристов! Смотрела, как они объясняют, организовывают учебный материал и особенно как ведут групповые занятия. Все мои звёздные ученики, которых вы все знаете, прошли групповые занятия, и эффективность таких занятий очень высока. В некоторых аспектах групповые занятия даже превосходят индивидуальные, это касается, например, борьбы со страхом сцены. Человек с самого раннего вокального возраста поёт в коллективе, распевается перед всеми, лажает перед ними, так что потом ему уже не так страшно выступать перед людьми. Ну и, конечно, все друг друга очень поддерживают. Так что «Красный химик» для меня, как профессионала, был прекрасной школой — через мои руки, уши и мозги прошли тысячи студентов! И я считаю, что сама научилась петь именно в процессе преподавания. Пусть у меня были прекрасные педагоги, но реальное понимание того, что происходит в организме певца, как получить тот или иной звук, как объяснить этот звук другому человеку и достать его из этого человека, пришло в «Красном химике».


Ты сказала о гитаристах, но ведь когда гитарист работает с учеником, ему видно все ошибки, неправильную постановку рук, неверные движения. А как вообще преподавать вокал, если ты не видишь, как работает голосовой аппарат человека?
— Как не видишь? Я же человек-рентген и вижу всё, как у вас там внутри работает. (Улыбается). А если что-то не видно, я пощупаю. Смотрим и положение гортани, и язык, и работу диафрагмы, и нижние рёбра, и спину, и ноги — в вокале очень важную роль играют коленки!

Погоди, про коленки — это серьёзно? Как они могут влиять на звук?
— Лишние напряжения в теле, включение в работу вокального аппарата внешних мышц, скованность и ригидность певца тут же отражаются на звуке. Я практикую на уроках элементы массажа, самомассажа, аутогенную тренировку и методы цигун и йоги, чтобы сделать из вокалиста совершенный инструмент, способный выражать мельчайшие движения души творца. Ведь поём мы не связками и не глоткой, а всем собой.

Говорят, что вокал — это искусство дыхания. Почему?
— Сейчас, кстати, многие оспорили бы этот момент, но не я. Всё-таки, на мой взгляд, педагогическое воздействие на систему вокального дыхания — это одно из самых сильных воздействий. Если нужно что-то серьёзно поменять в звукоизвлечении, обычно я иду через контроль дыхания, это базовая вещь. Сейчас стало модно учить как бы сверху, занимаются ощущениями в гортани, её положением, надскладочными структурами — как там хрящики работают, как ложные связочки смыкаются, где там нёбо… это всё правильно и хорошо, но всё-таки глобальное влияние на голос оказывает именно дыхание.

Я знаю, что с каждым из своих учеников ты занимаешься совершенно разными вещами, которые порой не имеют между собой ничего общего. От чего это зависит?
— От самого ученика, разумеется. (Улыбается). Это называется индивидуальный подход. Если человек совсем не поющий, я всё услышу потом, в процессе работы над упражнениями. Если человек хоть как-то поёт, я прошу спеть — то, что хорошо получается, и то, с чем есть трудности, и сравниваю. Иногда какие-то микропроблемы слышны и в той части, которой человек доволен, и они потом вылезают в более сложных песнях. И я начинаю проверять свои предположения насчёт источника проблемы. Мы меняем, например, дальность проекции звука в пространстве или глубину вокальной опоры, открытие рта, смотрим, что с плечами, с ногами. Так что всё индивидуально, с кем-то мы читаем текст, с кем-то прорабатываем драматическую часть, с кем-то поём упражнения, с кем-то занимаемся дыханием, а с кем-то расслабляющими техниками. Главное искусство — выбрать правильную точечную интервенцию, от которой будет лучше. Меня очень часто спрашивают студенты, когда они заметят положительные сдвиги. Ответ — сразу, как правило, прямо на занятии. Но не всегда человеку это сразу нравится. Человек примерно представляет себе, как он хочет звучать, то есть результат, а я, как педагог, представляю себе не только результат, но и путь к этому результату. Сейчас, к примеру, очень модно петь микстом, а чтобы его освоить, нужно освоить очень узенький, такой смешной мультяшный звук. И мальчикам, особенно баритонам, это сложно — не физически, а психологически, что, конечно, тормозит процесс. А потом вдруг случается прорыв, и они — «Ого, как оно звучит! А было-то не так». Но чтобы было «так», нужно пройти свой путь. (Улыбается).

Кстати, про микст — сейчас уже очень многие знают этот термин и в курсе, что он отвечает за высокие ноты. А что такое микст, и почему у многих вокалистов даже если и есть верха, то звучат они очень жидко?
— Ну, наверное, потому, что они не занимались у меня. (Общий смех). Микст переводится как смешивание, и этот термин относится к тембру, которым всё поётся. То есть мы берём этот тоненький головной звук, который чаще называют фальцетом, и путём манипуляций внутри гортани, внутри ротовой полости добавляем ему тембра. Получается такое интересное, ядрёное звучание, прорезающее гитарный звук, которое порой будет даже, пожалуй, громче традиционного. За счёт микста значительно увеличивает диапазон, что очень важно. Хотя сама я, если честно, поклонница другого звучания. Даже обучая ребят миксту, я всё время им нашёптываю, что их главное богатство в низких нотах грудного тёплого тембра. На мой взгляд, это более важно и, кстати, более самобытно — к вопросу об индивидуальности.

То есть микст доступен даже и басам?
— Конечно, любому типу голоса. Но, если честно, настоящий природный бас встречается очень редко, за всю мою жизнь ребят, поющих природным басом, мне встречалось — ну, по пальцам одной руки можно пересчитать. И ещё реже они идут в рок-вокал, в эстрадный вокал — видимо, их где-то отлавливают академисты. (Улыбается). Кстати, один мой ученик заканчивал колледж как тенор, пел сладкие французские песенки, а сейчас служит в Большом театре и поёт басом. Говорит, что теноров полно, а басов не хватает…

И всё-таки одной из главных фишек рок-вокала является расщепление, или, как говорят в простонародье, хрипотца. Так что же такое расщепление, и как это работает?
— Я училась в Гнесинке — поступила в училище, а закончила уже эстрадно-джазовый колледж. И однажды на втором курсе мы с моим педагогом Юрием Ивановичем Баздыревым обсуждали тему расщеплённого звукоизвлечения. Я принесла ему запись Дженис Джоплин и сказала, что хочу петь так же! На что он ответил очень интересно: «Хочешь, ну и пой». (Общий смех). Академический вокалист, тенор, обучавшийся в Италии, он, тем не менее, умел делать звук как у Луи Армстронга. А раз у него это получается, полагал он, то почему бы и всем остальным так не делать. И мы с ним даже придумывали какие-то упражнения, чтобы получить вот этот армстронговский низкий джазовый гроул, хотя тогда и слов-то ещё таких никто не знал. Всё называлось словом «драйв», а слово «расщепление» я придумала для того, чтобы написать для колледжа педагогический план…

Погоди, это ты придумала термин «расщепление»?
— Да, именно я, кто-то же должен быть первым. (Улыбается). Предмет назывался «Методика преподавания вокала», и кроме каких-то традиционных вещей я туда включила ещё и расщеплённый звук. С тех пор так и пошло — расщепление, расщепление, расщепление…

Ты говоришь про своего педагога, но я много раз слышал, что все академисты презирают рок-вокал, расщепление и вот это всё, считая это недопением?
— А вот не все, есть ещё и умные! (Смеётся). Юрий Иванович ставил голос так, что… уже обладатель голоса не стоит, а голос стоит. (Общий смех). Он работал очень много, иногда по три концерта в день, с переездами на электричках из одного угла Подмосковья в другой, и везде великолепно пел, звучал утром и вечером, практически не завися от состояния здоровья! И именно это я стараюсь прививать своим студентам.

А как работает расщепление… собственно, когда я вводила этот термин в вокальный обиход, я имела в виду, что идёт как бы разделение на два звуковых потока: один шумовой, недифференцированный по звуковысотности, и второй — собственно, ноты. И этот шум может быть разным, например, шёпот, как субтон, а может быть тот самый «хрип отца». (Улыбается). Сейчас виды расщепления «размножились», выясняется, что можно добавлять разное его количество, можно добавлять или совсем не добавлять чистый голос, разный процент, на разной высоте. В общем, есть очень много разновидностей, и в современной вокальной школе для каждого этого маленького процесса есть своё отдельное название, что иногда даже рождает путаницу в терминах у разных школ. (Смеётся).

Я так понимаю, что главную роль во всём этом играют ложные связки?
— В том числе. И ложные связки, и хрящики, и надгортанник. Очень интересно можно всё это увидеть на ларингоскопии, посмотрев на всё это изнутри, сейчас это есть в интернете. Там, конечно, видно не всё, для этого нужно смотреть МРТ, но пока наука о голосе не так богата, во всяком случае, у нас, чтобы изучать всё это детально.

Много лет назад в одном интервью ты говорила, что даже самые экстремальные вокальные техники совершенно не вредят голосу, если делать всё правильно. Расскажи об этом подробнее?
— Делать правильно — это задействовать правильные мышцы и расслаблять те, которые не должны мешать пению. И, кстати, это относится не только к экстремальным техникам, но и к любому звукоизвлечению, голос очень легко можно посадить и шёпотом — это даже легче. Голос сажают и преподаватели в школе, и работники техподдержки, работающие на телефоне. Так что правильная организация звука — речевого и певческого — это залог вокального долголетия. Да и в любом случае вот этот хрип, если он правильно организован, никак не должен влиять на голосовые складочки, на голосовые мышцы. Это то, что происходит уже после голосовых мышц, ты сначала даёшь чистый звук, а уже сверху на него накладываешь шумовую составляющую. Сужение гортани идёт уже выше голосовых мышц, ну и, соответственно, от количества структур, от объёма вот этого «мяска», которое будет там колебаться, зависит звук. Может быть много хрипа или мало, он может быть таким более тоненьким, песочным, как сейчас модно, а может быть таким олдовым, как у госпожи Минатрикс. (Смеётся).

А что происходит с вокалистами, которые орут неправильно? Я слышал такие термины как «рычат на связках», «форсируют звук». Как правило, такие люди после одного концерта неделю не могут говорить вообще. Понятно, что они делают это неправильно, но за счёт чего у них получается этот хрип?
— Хрип получается за счёт того же — работы внутренних структур гортани. Но при неправильном, травматичном пении человек использует эти структуры не оптимально, перенапрягает соседние, недостаточно контролирует поток воздуха. Повредить голосовой аппарат человеку не так легко — больно станет раньше, чем произойдёт непоправимое. Но некоторые странные люди готовы терпеть эту боль или заглушать её алкоголем и препаратами. Это неверный путь!

Есть мнение, что гроулинг и скриминг дают не так много простора для индивидуальности вокалиста и порой не так просто отличить одного гроулера от другого. Так ли это?
— Ну да, на самом деле есть такой нюанс. Здесь, как и в миксте, частоты подрезаются и все начинают звучать более однообразно. Поэтому я всегда за то, чтобы вокалист использовал в своей музыке разные техники. Помимо всего прочего, это даёт и большее количество драматических красок.

К сожалению, даже выдающиеся рок-вокалисты со временем теряют свою мощь. Почему стареет голос?
— Моё мнение таково: стареет не голос, а сам человек. Опять же, поколение вокалистов моего возраста и старше — мы далеко не ЗОЖники (улыбается), у нас есть много дурных привычек, которые мы дурными не считаем, но они, безусловно, влияют на состояние организма и, как следствие, состояние голоса. То есть я считаю, что проблемы вокалистов возникают не столько из-за пения, сколько в процессе жизнедеятельности, построенной вокруг рока. Если секс, пожалуй, только помогает голосу, то наркотики, алкоголь и сигареты никак не способствуют хорошему, здоровому звукоизвлечению. В новом поколении ЗОЖников стало гораздо больше, и если они перестанут употреблять каждые пять минут антидепрессанты, будет вообще отлично. Посмотрим, как у них будет с голосом. В норме голос должен достаточно прилично звучать и в 60, и в 70, и в 80. В 100 — не знаю, надо проверять. (Смеётся).

Одной из твоих самых известных учениц стала Нуки. Но если одни считают вокал Даши эталоном женского рок-вокала, то другие просто не могут его выносить, что ты скажешь об этом?
— Ну, это просто вкусовщина, на вкус и цвет все фломастеры разные. Даша перевелась ко мне в колледж в Химки из Нижнего Новгорода, два года отучилась в колледже, потом пять лет в институте. Мы до сих пор в хороших отношениях, встречаемся и онлайн, и оффлайн. На мой взгляд, секрет яркости дашиного вокала в её честности. Она каждую песню проживает, каждое слово имеет в виду. Ну, и конечно, тембр у неё интересный, особенно с украшениями из экстрим-техник. А лично мне, кстати, особенно нравятся у неё мелизмы и йодли в окончаниях фраз. Мелизмы — это вокальные украшения, состоящие из коротких, быстро спетых нот. Эта техника считается виртуозной как у рокеров и попсовиков, так и у академистов. Йодли — это резкие переключения с одного вокального приёма на другой — с «грудного» звука на «головной» и обратно. Такой приём вы можете услышать, например, у любимой всеми Долорес из группы The Cranberries. Но все эти приёмы будут звучать искусственно, если песня не прожита.


Другая твоя ученица стала известна и нашла своих почитателей далеко за пределами России, в самых разных уголках мира. Расскажи о работе с Машей «Scream» Архиповой из Арконы. В каком вокальном состоянии она к тебе попала, и как шло обучение?
— С Машей я познакомилась, когда преподавала в Гнесинке, в том числе и на подготовительном отделении. Она пришла ко мне туда, ей было лет, наверное, 16−17, и два года мы с ней очень плотненько работали. Занимались постановкой голоса, немножко расщеплением — олдскульным драйвом в середине диапазона, много работали с дыханием. Одной из композиций, которую мы с ней осваивали, была «The Show Must Go On». (Улыбается). Народному вокалу я её не обучала и всеми видами расщеплённого вокала, которыми она сейчас владеет, тоже. Это наработки, которые Маша освоила самостоятельно. Они очень грамотно и хорошо сделаны и мне очень нравятся. Настолько, что мы с ней в прошлом году совместно проводили марафон для вокалистов по таким техникам. Я её убедила, что её способ пения очень ценный, интересный, и вокалистам будет интересно это освоить так, как она это понимает. А я оказывала техническую поддержку, направляя процесс в русло профессиональной педагогики. Маша придумала сама очень интересные упражнения, мы всё обсудили, попробовали, и это оказалось очень эффективно, все ребята на марафоне всё освоили. Так что я надеюсь на дальнейшее сотрудничество.


Специально для нашего интервью Мария вспомнила, как всё начиналось:
«Я познакомилась с Екатериной Юрьевной в 1999-м году, когда пришла учиться в двухлетнюю студию при ГМУЭДИ (Государственное музыкальное училище эстрадно-джазового искусства). Попала я к ней после нескольких занятий у моего первого педагога по эстрадному вокалу, которая отказалась от меня, мотивируя это тем, что я абсолютная бездарность и ничего толкового из меня не получится. Так я пошла познавать основы специальности «рок-вокал» к нашей уважаемой Екатерине Юрьевне. Екатерина оказалась потрясающим педагогом, за два года обучения она дала мне основные базовые знания того, как правильно работать со своим инструментом. Этот, самый главный опыт обучения позволил мне дальше развивать свои данные при помощи уже самостоятельной длительной сценической практики. Занятия проходили очень плодотворно, Екатерина всегда добивалась от своих учеников максимальных результатов, и от меня в том числе.
Но её настойчивость в работе в сочетании с моим характером претерпела грустный финал — мы расстались аж на 17 лет. Я бросила учёбу накануне финального экзамена по вокалу. Впрочем, неожиданная встреча на концерте Арконы в Австрии, которая состоялась через 17 лет после вышеперечисленных событий, всё расставила по своим местам. Я, наконец, смогла сдать свой долгожданный экзамен, продемонстрировав Екатерине все свои певческие возможности и показав, что её вклад не прошёл даром и дал жизнь тому, что я имею сейчас".

Марафон — это та самая Скорая музыкальная помощь?
— Да, это новый, модный способ обучения. Два года назад я его для себя открыла. Это очень актуально для онлайн-формата, особенно для людей, которые любят обучаться самостоятельно. Педагоги записывают видео, аудио, присылают рисунки к упражнениям, а ребята делают домашку и отсылают нам. Ну, а мы уже даём обратную связь — переделать, всё неправильно, — и так, пока не получится. (Смеётся). Длятся марафоны от двух до четырёх недель, а цель — во-первых, познакомить с какой-то вокальной техникой, а во-вторых, обучить ей, например, тому же расщеплению.


Также ты работала с Михаилом Житняковым. Значительное количество слушателей говорит, что его вокал периода Гран-Куража нравится им больше, чем сейчас, в Арии, хотя совершенно очевидно, что он стал петь гораздо техничнее. Что ты можешь об этом сказать?
— Честно говоря, мне кажется, что это больше связано с репертуаром, а не со звукоизвлечением. Просто этим людям больше нравятся песни группы Гран-куражЪ. А если нет, то это та же самая вкусовщина, и это нормально, есть разные вкусы и разные артисты, одним нравится одно, другим другое. За вокал Миши я совершенно не переживаю, он абсолютно профессиональный чувак. И, кстати, это подтверждает даже не столько работа в Арии, сколько его сторонние проекты, где он звучит совершенно по-другому, более жёстко, с большим расщеплением. Он многое может, и я думаю, от Миши мы ещё дождёмся чудес.

Мы попросили Михаила рассказать о том, с какими целями он шёл учиться вокалу у Екатерины:
«Обучение проходило в весьма позитивном ключе, и самым сложным в начале было отключать свою наработанную манеру пения. Собственно, никаких других ожиданий кроме рационального расходования ресурса и расширения диапазона я перед собой не ставил, но неожиданно для себя получил новые ощущения лёгкости при взятии высоких нот».

Я вообще за то, чтобы вокалисты делали фиты, участвовали в сайд-проектах, потому что это даёт возможность не закрываться в своём, в любом случае ограниченном, репертуаре. Сторонние проекты выдёргивают тебя из зоны комфорта, ты вынужден искать новые пути реализации, и это очень здорово. Та же Даша Ставрович, например, записывает даже песни для мультиков, и это прекрасно. Там она очень интересно работает и как композитор, и как аранжировщик, и как исполнитель.

Я знаю, что в своё время одним из первых тебя покорил своим вокалом Стивен Тайлер. Каких ещё мировых рок-вокалистов ты любишь сама в качестве слушателя?
— Я уже много лет слушаю в основном джаз, причём больше инструментальный. А раньше… это и Элвис Пресли, и Джерри Ли Льюис, и Дженис Джоплин из старичков. И Джон Бон Джови, и Клаус Майне, и Дио — их записи мне не очень нравятся, но на живом выступлении я была просто восхищена! И даже вокалисты, которые вокалистами, по большому счёту, не являются — Марк Нопфлер, например. До сих пор, слушая некоторые его песни, я и смеюсь, и плачу. Вообще у вокалистов я ценю больше не техническую сторону, а выразительность, способность донести эмоцию. Этим в своё время меня удивляла Алла Пугачёва — в раннем её творчестве, само собой. Валерий Леонтьев в период сотрудничества с Лорой Квинт и Давидом Тухмановым мне очень нравился тем же. Тухманов вообще мой любимейший композитор, давно мечтаю кавернуть какую-нибудь из его песен.
Вообще я считаю, что должен быть хороший творческий тандем вокалиста и композитора. То, что сейчас зачастую вокалист является и композитором, в какой-то степени проблема современной музыки, ведущая к сужению творческого горизонта. Я вот сама зимой поработала со знаменитым академическим композитором Ефремом Иосифовичем Подгайцем и была в полном восторге! Мне прислали ноты, я посмотрела и сказала: «Ой! Пора вспомнить, что я там проходила в колледже» (Смеётся). Там в каждом такте был новый размер! Какие-то неожиданные модуляции, скачки, а ведь это — детский мюзикл! Это должно петься легко и не вызывать ощущения чего-то сложного, а ты смотришь ноты и не понимаешь, как это вообще сделать. (Смеётся). Это была, кстати, Кремлёвская Ёлка. И главный персонаж, которого я озвучивала, был, конечно же… Злыдня! (Общий смех). Правда выяснилось, что Злыдне всего 11 лет, так что в процессе записи вокала пришлось срочно молодеть, но я считаю, что всё получилось, ищите на YouTube. (Смеётся).


А возможно ли такое, что ты слышишь, что человек поёт не совсем правильно, с несовершенной техникой, но это звучит круто и цепляет тебя?
— Естественно! Я же умею слушать вокалистов для удовольствия, не как преподаватель. У меня есть уши педагога, а есть уши слушателя, иначе с ума сойдёшь! И если меня не просить об этом специально, педагогические уши я не включаю.

Давно хотел спросить именно преподавателя по вокалу, как ты оцениваешь Высоцкого именно с вокальной точки зрения?
— Мне очень нравится. Но актёрское пение — Высоцкий, Миронов — это совершенно другой жанр, их нельзя оценивать по тем критериям, по которым мы оцениваем поп-, соул-, или рок-вокалиста. Это совсем другая фишка. Я бы не взяла Высоцкого в свою рок-группу, но с большим удовольствием пошла бы на его концерт. (Улыбается).

Я знаю, что ты давно знакома с Леосом Хеллскримом. Как относишься к его просветительской деятельности на YouTube?
— Да, мы знакомы лет 12, не меньше. В начале организации своей школы он приходил советоваться, обговаривать какие-то технические моменты, и мне уже тогда понравилась его концепция. Я, кстати, приглашала его на интервью, у меня на канале есть раритет с совсем молоденьким Леосом. (Улыбается). А что касается YouTube — я отношусь к тем чукчам, которые писатели, а не читатели. Я практически не знакома с тем, что делают мои коллеги, если это не касается того, чему я сама хочу научиться. В любом случае любая просветительская деятельность лучше, чем её отсутствие, пусть лучше информации будет больше, чтобы было из чего выбрать. Раньше, когда я училась, информацию собирали по крупицам, бесконечно что-то ксерили в библиотеках, а, оказавшись за границей, тут же мчались в книжный магазин, чтобы купить какую-то литературу. Это была большая проблема. Сейчас ты нажал одну кнопочку и узнал ВСЁ. Но встаёт другая проблема, как отделить мух от котлет, и в этом я тоже вижу свою миссию — помогать студентам ориентироваться в этом море информации, чтобы понимать, что стоит брать в расчёт, а что лучше промотать.


По сравнению с тем, что было лет 10 назад, преподавателей рок-вокала стало много, — помимо тебя преподают Пётр Елфимов, Евгений Колчин, Лусинэ Геворкян и тот же Леос. Ситуация действительно улучшается, и ждать ли нам в ближайшей перспективе обилия крутых рок-вокалистов в стране?
— Ждите! (Общий смех). А ещё очень важно, что появится больше ценителей качественного пения. Те люди, которые после обучения не станут артистами, станут хорошими слушателями — они разбираются, их нельзя одурачить. Они придут на живой концерт и скажут, что как-то вы не так поёте, как на альбоме, может, вам сходить позаниматься к Елфимову или Белобровой? И это прекрасно.

Читать статью на Headbanger
Интервью: Вячеслав «Slash» Куприянов
Фото: Анастасия Фрид, Ангела Пушба, Ольга Терехун, Анна Антонова (предоставлены для использования в данном материале Екатериной Белобровой)
20 мая 2022 г.
© HeadBanger.ru